Мог ли Фредди Меркьюри на заре своей карьеры побывать в СССР? Ответ на этот вопрос, а также множество других примечательных подробностей о частной жизни певца находим в книге Розмари Пирсон «Жизнь, искусство и Фредди Меркьюри. 1968 – 1970» (2015). Сегодня нас ждет новая глава, однако первые главы этих воспоминаний вы можете найти по ссылкам (1, 2, 3, 4) . Приятного прочтения.

Окончание Илингской школы искусств и выставка дипломных студенческих работ в 1969 году

«Прогуливаясь по прекрасным экзотическим садам Кью, Розмари вспомнила, как она впервые встретилась с отцом Фредди. Эта удивительная встреча многое сказала о его прошлом, о котором она почти ничего не знала. Все произошло во время их дипломной выставки в 1969 году; мероприятие вызвало небывалый переполох в студенческой среде, когда все стремились выставить свои самые лучшие работы из портфолио, чтобы произвести неизгладимое впечатление на публику. У Фредди, впрочем, нашелся другой повод для беспокойства: достаточно ли у него завершенных проектов, чтобы получить диплом Илинга? И уже в день выставки он вдруг вспомнил, что половина его работ находится в доме родителей, в Фелтеме. «Не волнуйся, мы сейчас поедем и заберем все твои рисунки», - уверенно сказала Розмари. И вот они припарковались у его дома, и Фредди вежливо приглашает её войти. «Мамы нет дома, подожди, пожалуйста, в холле, пока я собираю вещи в своей комнате…О, привет, пап! Я забыл кое-что для своей учебы…это Розмари…она согласилась меня подвести». Отец Фредди явно не был впечатлен, когда кивнул ей; она же была сильно удивлена, увидев его в костюме, напоминающем шервани (длинное мужское полупальто или пиджак, которое носят в странах Южной Азии. – Прим. пер.). Костюм придавал ему величественный вид, в котором угадывался консерватизм и совершенно особый взгляд на мир.

Однако через час они уже вернулись в колледж и развесили свои работы на стенды в том безмятежном настроении, словно никакие волнения не происходили утром. Тем не менее в глубине души они прекрасно знали, что их проекты были далеко не самыми сильными на выставке курса. «Мне нравится твой портрет Уилфреда Оуэна (английского поэта начала XX века. – Прим. пер.), - честно сказал о её работе Фредди. – Кажется, что это сделано очень давно – метафора жизни и смерти? Но вместе с такой работой…скажи, зачем тогда ты рисовала упаковки для собачьего корма?» «Мне нужны какие-то коммерческие вещи, чтобы потом найти работу», - с чувством ответила Розмари. «Разве не для этого мы здесь?» Для нее наступало время суровой неизвестности, когда она могла удержаться на плаву или быстро утонуть.

Еще до окончания последнего семестра она должна была найти достойную работу в качестве дизайнера, поэтому наличие в её портфолио самых разнообразных стилей было жизненно необходимо. В отличие от нее, Фредди был уверен, что ему больше не понадобятся его художественные проекты…

Её лучшей работой в то время, очевидно, был набор из четырех плакатов, рекламирующих передвижную выставку V&A Traveling. На одном из них, между прочим, можно было найти «лицо» Фредди, который однажды согласился ей попозировать. Их преподаватель в Илинге Селестино Валенти посоветовал нанести на литографии радужный оттенок. Эта серия, кажется, понравилась всем окружающим, и именно благодаря ей она получила работу в компании Nuffield Educational Graphics, базирующейся в Блумсбери. Там она проработала до июня 1970 года.

«Это не для меня, сладкая моя, - сказал Фредди, когда она с радостью сообщила, что нашла работу. – У меня есть другие дела, и я надеюсь, что скоро мы отсюда выберемся…Боже, я умираю с голоду…пойдем посмотрим, открыта ли столовая». Все это было правдой; тогда он уже мог сказать своим родителям, что прошел курс в колледже и теперь имел возможность делать все, что ему заблагорассудится, в том числе заняться музыкой.

По пути в столовую они столкнулись с его друзьями-музыкантами. «В два часа будет репетиция, не опаздывай», - сказали они ему. Тогда для нее было загадкой, как он мог быть так уверен в своих шансах зарабатывать на жизнь, поскольку все его занятия ограничивались музыкой.

Когда экзаменаторы просматривали дипломные работы студентов, Розмари и Фредди в последний раз поужинали в столовой колледжа, после чего спустились в главный зал, где проходила заключительная джем-сессия. Розмари не знала тех музыкантов, что были с ним, однако их звук был настолько хорош, что она мгновенно забыла о своих сомнениях и зачарованно слушала нежный и чистый вокал. Голос Фредди звучал мощнее, чем когда-либо, особенно при поддержке другого вокалиста Тима Стаффела. Через час Фредди спустился со сцены и сказал: «Мне нужен новый шарф…где я могу достать его до вечера?» «На Карнаби-стрит, конечно», - ответила Розмари. «Поедем туда прямо сейчас?» Фредди уже проецировал на себя новую, взрослую роль и был сосредоточен только на том, что наденет на следующее выступление.

Вскоре они добрались до магазинов на Риджент-стрит, примерно за 10 минут до их закрытия, поэтому сразу бросились осматривать все, что попадалось им на глаза. Через несколько минут Фредди купил весьма привлекательную вещь в стиле ар-деко 30-х годов – светло-коричневый шелковый шарф. Ранее на этой неделе Розмари заприметила в «Liberty» куртку в стиле милитари, имитирующую военные мундиры времен Англо-бурской войны. Эта вещица, как ей казалось, могла подойти для сценических выступлений Фредди. Магазин к тому времени уже закрылся, поэтому она просто описала ему все на словах; неудивительно, впрочем, что он не был впечатлен. «Ты что, думаешь, я глупая королева?» - с издевкой повторил он одно из своих любимых выражений. «Как бы там ни было, ты должен быть выше пяти фунтов десяти дюймов, чтобы она была тебе как раз в пору!» После этого Фредди отправился домой на метро, а Розмари - на Уэстборн-Гроув, где жила с Альбертом.

Для нее это был очень трудный период; она думала лишь о том, что будет ждать её после колледжа и совершенно не планировала идти на одну из многочисленных студенческих вечеринок, устраиваемых в то время. Когда она наконец-то добралась домой, то со всей тяжестью в сердце ощутила, что следующий день станет началом новой эры, где уже не будет места детству. У нее уже было одно собеседование в фонде Наффилда, и теперь ей нужно было просто еще раз съездить в колледж, чтобы забрать все свои художественные работы и готовое портфолио. Фредди в это время думал лишь о музыке, хотя и начал содержать небольшую лавку на Кенсингтонском рынке.

Она по-прежнему с радостью вспоминает студенческое время, когда искусство и дизайн были для нее неделимы. Однажды она в очередной раз отправилась в Музей Виктории и Альберта, чтобы посмотреть экспозицию «Иллюстрации балетного искусства. 1581-1940 гг.», о которой случайно узнала, когда искала идеи для передвижных выставок. Розмари прекрасно помнит свой восторг, когда показала Фредди каталог, который купила там несколькими неделями ранее. Он и сам был в восхищении от представленных картин и знаменитых людей эпохи: «Бакст, Нижинский, Баланчин, Дягилев…Эти имена звучат так же восхитительно, как выглядят их костюмы! Боже, сколько в этом андрогинности…Я сейчас упаду в обморок, дорогая! Обними меня скорее! Вот так, хорошо…» - сказал Фредди, который бросился в её объятия, имитируя движения балерины из классического спектакля.

В тот день они просмотрели несколько чудесных книг, взятых в библиотеке, в которых было все об истории искусства. Фредди по-прежнему восторгался великолепными образами Нижинскиого из «Шехерезады» и «Послеполуденного отдыха фавна». Складки его костюмов создавали ощущение настоящего воздушного вихря, отчего казалось, что танцор парит в воздухе. Сноска в каталоге гласила: «Костюмы, придающие мужчине женские очертания». Фредди нашел эти образы просто божественными и притворно рухнул на пол студии, очевидно, подражая каким-то театральным движениям. «Танцы в таких костюмах нарушили границу между мужчинами и женщинами, в том числе и в театре», - с восторгом обратился он к отсутствующей аудитории.

Фредди понравился и другой каталог из студенческой библиотеки, где были представлены фотографии обнаженных борцов Эдварда Мейбриджа. То, что Фредди сказал об этих фотографиях, невозможно повторить – настолько возмутительными были его комментарии! В тот момент Розмари искренне надеялась, что другие студенты слушали их не слишком внимательно!

Но было еще кое-что, о чем ей необходимо было с ним поговорить: она хотела поделиться с Фредди своими планами провести отпуск за границей, на который уже начала копить. Эта поездка планировалась в июле 1970 года, хотя все еще могло измениться. После некоторой паузы, стараясь сохранять спокойствие, она сказала: «Я думаю поехать в Москву и Ленинград в следующем году на столетие Ленина… не хочешь поехать со мной? Там бы мы увидели русский балет по-настоящему». Конечно, она не ждала, что он с энтузиазмом отнесется к её планам, так как, несмотря на его любовь к балету, он мало интересовался тогдашней идеологией Москвы. Для Розмари же эта поездка в Россию, помимо очевидных исторических и культурных достопримечательностей, могла быть связана с поиском новой роли для женщин, которую еще не знали в западном мире. Мог ли существовать образ жизни, который соединял чувственное с интеллектуальным? В попустительской культуре Лондона, как всем известно, женщинам приходилось выбирать между тем или другим, а также между материнством и работой, между дюжиной других не сопоставимых противоположностей.

До сих пор Розмари воспринимала себя лишь как чувственную натуру – но и то только в той степени, в какой это соответствовало ожиданиям мужчин того времени. Есть ли в мире какая-то иная модель для женщин? Только левые могли дать ответ, поэтому она поставила себе задачу выяснить это прямо на месте. «Я просто не могу справиться с этой политической чепухой, которой ты занимаешься. Я слишком занят на репетициях», - бесстрастно ответил Фредди, когда они в тот день покидали студию. Но в то же время он был рад открыть для себя андрогинность русского танца, который являлся для него напоминанием о его зороастрийском воспитании и соответствовал идее "космической мудрости". Тем не менее он был не в настроении рассматривать возможность хотя бы временного расставания с миром музыки. Он признался, что все разговоры об андрогинности волновали его как культурное наследие, и Розмари не могла не восхититься легкостью, с которой он подходил к этой проблеме.

Она также вспомнила, как однажды, прогуливаясь по коридору колледжа, он рассказал ей об алхимических процессах во время производства стекла: способ превращения песка с помощью огня в новый материал. Возможно, этот химический процесс был подобен музыке, сценическому превращению и танцам! Образно говоря, это было похоже на собственные "ингредиенты" Фредди в виде неповторимой художественной смеси, которая могла преобразить его. Поэтому все отвлекающие факторы, такие как каталоги, галереи, фильмы и даже театр, рассматривались им лишь как преходящие впечатления.

Итак, вырваться на две недели из своих привычных лондонских владений было немыслимо для Фредди. Однако для Розмари будущая поездка в Россию имела огромное значение – с Фредди или без него. Но она не могла не чувствовать, что без него это было бы не так весело, так как никто из знакомых не хотел ехать с ней! На самом деле все, кому она говорила об этом, думали, что она сошла с ума, если хочет ехать в такие места. Фредди и сам в какой-то степени разделял это мнение. Он говорил: «В любом случае я ненавижу коммунизм: это ограничение свободы, а я не люблю любые рамки, революции и все прочее». Тогда она сочла за правило никогда больше не упоминать Россию.

Но мгновение спустя, корча глупую гримасу, чтобы рассмешить её, он был в лучшем настроении, чтобы сказать: «Миру нужно больше Нижинских», после чего изобразил какой-то свой особенный пирует. Розмари предположила, что он имеет в виду костюмы, которые только что видел в каталоге. Да, он не придал значения её "заигрыванию с коммунизмом", потому что там было много вопросов, на которые он не хотел отвечать. Тем не менее ему никогда не нравились разговоры об её отъезде, даже с учетом того, что это планировалось только в будущем году.

В машине они снова стали говорить о музыке. Розмари знала, что Фредди часто слушает Фрэнка Заппу (и это была одна из первых тем, о которых они заговорили, – потому что Заппа никогда не употреблял наркотики). Он искренне восхищался особенной лирикой Заппы и Бифхарта, их неповторимыми юмористическими вставками. И он был очарован собственным открытием, что написание текстов может быть личным и безличным, однако больше всего ему нравилось, что Заппа пренебрегал типично мужским дресс-кодом и делал то, что считалось экстремальным даже в тот сумасшедший период. Это как бы говорит: «Отвали! Я создаю свою собственную вещь…» Фредди не мог не восторгаться этим: «Как же мне это нравится! Здесь нет никакой романтической чуши!»

<…> Поскольку разговоры о современной музыке всегда поднимали настроение Фредди, именно об этом она вспоминала всякий раз, когда наступила тяжелая минута. Тогда он мгновенно преображался и говорил о своих любимых исполнителях, о том, что хочет быть таким же великим. Несомненно, в центре мира Фредди находилась музыка, а она сама была на скромной периферии. И она не знала, как долго сможет это выносить. «Неужели все это скоро закончится?» - подумала Розмари, не обращая внимания на беззаботные воркования Фредди. Она чувствовала себя эмоционально опустошенной и подавленной, но она также знала, что, несмотря на все противоречия, она не была готова покинуть его».

Продолжение следует…